На сцене Большого театра состоялось исполнение драматической легенды Гектора Берлиоза "Осуждение Фауста". В осуществлении этого масштабного замысла участвовал оркестр Большого, Академия хорового искусства Виктора Попова, Ирина Долженко (меццо-сопрано) и Леонид Зимненко (бас) из Большого театра, американский тенор Дэвид Кюблер и знаменитый бельгийский бас-баритон Жозе ван Дам. За пультом стоял главный дирижер Большого театра Александр Ведерников
И редкое для Москвы название, и демонстративно роскошный подбор солистов свидетельствовали об амбициозности проекта.
Еще совсем недавно трудно было представить, чтобы Большой театр потянул такую сложную, непонятную и совершенно нерентабельную махину: репетировать надо долго, и исполнить потом всего один раз. Берлиоз до сих пор числится у нас чуть ли не в неизвестных авторах, и памятная акция оркестра Федосеева, который несколько лет назад исполнил "Осуждение Фауста", была тогда признана сколь успешной, столь и экстравагантной.
Все это смешно и совершенно не соответствует современной западной концертной практике. Это тем более смешно, что именно "Осуждение Фауста" еще в середине XIX века имело в Москве и Петербурге бешеный успех — то была легендарная поездка обнищавшего Берлиоза в Россию, закончившаяся для него сказочными гонорарами. Сейчас другие времена. Берлиоз принципиально убыточен и может существовать только при помощи спонсорской поддержки. И даже присутствие мировой звезды Жана ван Дама само по себе не может обеспечить ему аншлага в Большом театре.
Но ораториальный вечер на сцене Большого — это прежде всего имиджевая акция Ведерникова, красиво задуманная, смелая, дорогостоящая, заведомо не популистская. Ее успех никак не связан с публикой и аплодисментами. Ее успех связан исключительно с качеством исполнения. Безупречно правильно сыгранные ноты и грамотный баланс, при котором медь не забивает скрипки, хор гармонично взаимодействует с оркестром и слышны все солисты независимо от силы их голосов — все это было продемонстрировано.
Но Берлиоз — коварный композитор. Он может быть грубым, некрасивым и волнующим. А может быть — аккуратным, как после евроремонта. При осуществлении проекта Ведерникова много сил было брошено на борьбу за негромкий тенор Кюблера (в партии Фауста он только красиво блеснул парой нот в верхнем регистре, все же остальное время форсировал звук, чтобы заполнить огромное пространство Большого), на состыковку стоявшего на сцене хора и сидящего в яме оркестра (для этого даже была изобретена система двойного дирижирования посредством установленного прямо на сцене маленького телеэкранчика). Но ни любовных страстей, ни тем более дьявольского ужаса в исполнении не наблюдалось. Ван Дам был хорош сам по себе, он налаженно и невозмутимо пел свою фирменную партию Мефистофеля, напоминая какого-то добротного актера советского кино, пару раз даже зловеще крякнул, но адского пламени исполнению не прибавил. Долженко, которая в этом сезоне стала просто-таки незаменимой в меццо-сопрановом репертуаре, в партии Маргариты не испытывала никаких трудностей с голосовым заполнением зала. Стильность исполнению придавал хор Попова, в котором есть такое сокровище, как мальчишечьи голоса. Но без богатого, смелого и агрессивного оркестра тут никуда.
Собственно, для того Ведерников и пришел в Большой, чтобы рано или поздно такой оркестр, такой состав и такой кураж здесь появились. Амбициозное исполнение Берлиоза — вектор предстоящего движения.
Source.
И редкое для Москвы название, и демонстративно роскошный подбор солистов свидетельствовали об амбициозности проекта.
Еще совсем недавно трудно было представить, чтобы Большой театр потянул такую сложную, непонятную и совершенно нерентабельную махину: репетировать надо долго, и исполнить потом всего один раз. Берлиоз до сих пор числится у нас чуть ли не в неизвестных авторах, и памятная акция оркестра Федосеева, который несколько лет назад исполнил "Осуждение Фауста", была тогда признана сколь успешной, столь и экстравагантной.
Все это смешно и совершенно не соответствует современной западной концертной практике. Это тем более смешно, что именно "Осуждение Фауста" еще в середине XIX века имело в Москве и Петербурге бешеный успех — то была легендарная поездка обнищавшего Берлиоза в Россию, закончившаяся для него сказочными гонорарами. Сейчас другие времена. Берлиоз принципиально убыточен и может существовать только при помощи спонсорской поддержки. И даже присутствие мировой звезды Жана ван Дама само по себе не может обеспечить ему аншлага в Большом театре.
Но ораториальный вечер на сцене Большого — это прежде всего имиджевая акция Ведерникова, красиво задуманная, смелая, дорогостоящая, заведомо не популистская. Ее успех никак не связан с публикой и аплодисментами. Ее успех связан исключительно с качеством исполнения. Безупречно правильно сыгранные ноты и грамотный баланс, при котором медь не забивает скрипки, хор гармонично взаимодействует с оркестром и слышны все солисты независимо от силы их голосов — все это было продемонстрировано.
Но Берлиоз — коварный композитор. Он может быть грубым, некрасивым и волнующим. А может быть — аккуратным, как после евроремонта. При осуществлении проекта Ведерникова много сил было брошено на борьбу за негромкий тенор Кюблера (в партии Фауста он только красиво блеснул парой нот в верхнем регистре, все же остальное время форсировал звук, чтобы заполнить огромное пространство Большого), на состыковку стоявшего на сцене хора и сидящего в яме оркестра (для этого даже была изобретена система двойного дирижирования посредством установленного прямо на сцене маленького телеэкранчика). Но ни любовных страстей, ни тем более дьявольского ужаса в исполнении не наблюдалось. Ван Дам был хорош сам по себе, он налаженно и невозмутимо пел свою фирменную партию Мефистофеля, напоминая какого-то добротного актера советского кино, пару раз даже зловеще крякнул, но адского пламени исполнению не прибавил. Долженко, которая в этом сезоне стала просто-таки незаменимой в меццо-сопрановом репертуаре, в партии Маргариты не испытывала никаких трудностей с голосовым заполнением зала. Стильность исполнению придавал хор Попова, в котором есть такое сокровище, как мальчишечьи голоса. Но без богатого, смелого и агрессивного оркестра тут никуда.
Собственно, для того Ведерников и пришел в Большой, чтобы рано или поздно такой оркестр, такой состав и такой кураж здесь появились. Амбициозное исполнение Берлиоза — вектор предстоящего движения.
Source.
Екатерина БИРЮКОВА,
"Известия", 18 марта 2002 г.
"Известия", 18 марта 2002 г.
И нисколечко не страшно
