В течение восьми лет он был музыкальным руководителем и главным дирижером знаменитого Московского Большого театра. Ему удалось восстановить историческую репутацию Большого театра, но преобразовать его в современный театр он не смог. "Он считается национальным достоянием. И это тоже его большая проблема. Это слишком тесно связано с политикой, и поэтому изменить это сложно", — говорит дирижер Александр Ведерников в интервью. Сегодня и завтра он даст концерт со Словацкой филармонией в историческом здании Словацкого национального театра.
Александр Ведерников считает, что московский Большой театр предназначен для людей, которые никогда не видели оперу, или для иностранцев, которые ходят туда, как в музей, если верить туристическому путеводителю.
— Отличается ли работа за дирижерским пультом в Словакии, Италии, Франции или России?
— Все места разные. Их отличает национальная психология, политика, менталитет и привычки людей. Я даже знаю, в какой стране какое произведение не стоит ставить и почему.
— В течение восьми сезонов вы работали музыкальным руководителем в знаменитом Большом театре в Москве. Насколько велик этот театр?
— Он считается частью национального достояния. И это тоже его большая проблема. Он слишком тесно связан с политикой, и поэтому его трудно изменить.
— Именно поэтому вы ушли с поста художественного руководителя после восьми лет работы?
— Это очень сложная работа, и она сопряжена с огромной ответственностью. Руководство таким колоссом занимало все мои умственные способности и отнимало все время. Это было бы прекрасно, но с тех пор, как я вступил в должность, и у нас с министром было одинаковое видение, многое изменилось. Политики вдруг решили, что в театре ничего не должно меняться. И с художественной точки зрения мне больше не было интересно оставаться на своем посту и не иметь возможности добиться того, что я задумал.
— Почему политики хотят, чтобы национальные театры были в их руках?
— Потому что они видят в них символ государственной культуры. Но, к сожалению, не как место постановки оперы или балета.
— Значит, им наплевать на искусство?
— Ни один политик не заботится об искусстве.
— Так что, Большой театр "застрял"?
— Система репертуарного театра в опере, как и в Словацком национальном театре, уже устарела. Театр должен быть динамичным.
— Как этого можно достичь?
— Я предложил оперному театру перейти к постановке спектаклей по блок-схеме. После премьеры постановку можно было повторить несколько раз, а затем снять с репертуара. Ни один певец не будет нанят на постоянной основе, мы сохраним только хор и оркестр. Только так можно сделать оперу привлекательной для зрителей. А не так, чтобы зритель приходил в оперу, а там годами играли одни и те же пьесы.
— Может ли произойти столь значительная трансформация в таком традиционном театре, как Большой?
— Я уверен, что это должно произойти. Я не добился успеха в этом изменении, но, возможно, найдется человек, который сможет преодолеть политическое давление и прессинг внутри оперной труппы. Ни один певец не хочет потерять работу. Но, несмотря на это, в ансамбле все те же люди. Многие годы они поют одно и то же, и у них нет мотивации. Но если бы они не были заняты на постоянной основе, между ними возникла бы конкуренция, они бы старались больше, и таким образом качество их исполнения повысилось бы.
— Ощущает ли публика снижение качества в Большом театре?
— Лучшей публики, которая могла бы быть в Большом театре, в нем нет. Ей это больше не интересно. Пойти туда и посмотреть одно и то же представление в двадцатый раз? Зачем?
— Кто ходит в большой театр?
— Это для тех, кто никогда не видел оперу. Или для иностранцев, которые ходят туда, как в музей, если верить туристическому путеводителю. Но никто из них не собирается приходить, потому что им этого хочется. Никто не приходит ради искусства.
Источник
Александр Ведерников считает, что московский Большой театр предназначен для людей, которые никогда не видели оперу, или для иностранцев, которые ходят туда, как в музей, если верить туристическому путеводителю.
— Отличается ли работа за дирижерским пультом в Словакии, Италии, Франции или России?
— Все места разные. Их отличает национальная психология, политика, менталитет и привычки людей. Я даже знаю, в какой стране какое произведение не стоит ставить и почему.
— В течение восьми сезонов вы работали музыкальным руководителем в знаменитом Большом театре в Москве. Насколько велик этот театр?
— Он считается частью национального достояния. И это тоже его большая проблема. Он слишком тесно связан с политикой, и поэтому его трудно изменить.
— Именно поэтому вы ушли с поста художественного руководителя после восьми лет работы?
— Это очень сложная работа, и она сопряжена с огромной ответственностью. Руководство таким колоссом занимало все мои умственные способности и отнимало все время. Это было бы прекрасно, но с тех пор, как я вступил в должность, и у нас с министром было одинаковое видение, многое изменилось. Политики вдруг решили, что в театре ничего не должно меняться. И с художественной точки зрения мне больше не было интересно оставаться на своем посту и не иметь возможности добиться того, что я задумал.
— Почему политики хотят, чтобы национальные театры были в их руках?
— Потому что они видят в них символ государственной культуры. Но, к сожалению, не как место постановки оперы или балета.
— Значит, им наплевать на искусство?
— Ни один политик не заботится об искусстве.
— Так что, Большой театр "застрял"?
— Система репертуарного театра в опере, как и в Словацком национальном театре, уже устарела. Театр должен быть динамичным.
— Как этого можно достичь?
— Я предложил оперному театру перейти к постановке спектаклей по блок-схеме. После премьеры постановку можно было повторить несколько раз, а затем снять с репертуара. Ни один певец не будет нанят на постоянной основе, мы сохраним только хор и оркестр. Только так можно сделать оперу привлекательной для зрителей. А не так, чтобы зритель приходил в оперу, а там годами играли одни и те же пьесы.
— Может ли произойти столь значительная трансформация в таком традиционном театре, как Большой?
— Я уверен, что это должно произойти. Я не добился успеха в этом изменении, но, возможно, найдется человек, который сможет преодолеть политическое давление и прессинг внутри оперной труппы. Ни один певец не хочет потерять работу. Но, несмотря на это, в ансамбле все те же люди. Многие годы они поют одно и то же, и у них нет мотивации. Но если бы они не были заняты на постоянной основе, между ними возникла бы конкуренция, они бы старались больше, и таким образом качество их исполнения повысилось бы.
— Ощущает ли публика снижение качества в Большом театре?
— Лучшей публики, которая могла бы быть в Большом театре, в нем нет. Ей это больше не интересно. Пойти туда и посмотреть одно и то же представление в двадцатый раз? Зачем?
— Кто ходит в большой театр?
— Это для тех, кто никогда не видел оперу. Или для иностранцев, которые ходят туда, как в музей, если верить туристическому путеводителю. Но никто из них не собирается приходить, потому что им этого хочется. Никто не приходит ради искусства.
Источник
Зузанна КИЗАКОВА,
Pravda (Словения). 21 января 2010 г.
Pravda (Словения). 21 января 2010 г.
Ведерников: "Ни одному политику нет дела до искусства"
