Чайковский, Рахманинов и Прокофьев в исполнении оркестра, вернувшего высокий уровень
Некоторое время назад находившийся на международной арене немного в тени, оркестр Большого театра начинает отвоевывать свое место под солнцем под руководством своего главного дирижера (с 2001 г.) Александра Ведерникова. Записи и гастроли демонстрируют, что оркестр вышел если не на уровень оркестра Санкт-Петербургской филармонии (сравнение с которым опасно для любого оркестра), то, во всяком случае, на очень высокий уровень.
Программа концертов в Ла Скала кажется специально подобранной для демонстрации уровня игры. Здесь и сложные ритмические «наслоения» «Франчески да Римини» Чайковского с вселяющими ужас пассажами выстроенного хаоса. Здесь и тонкое ироничное подражание классикам в «Вариациях на тему Паганини», характерное для американского периода творчества Рахманинова, сменяющееся фрагментами, напоминающими Листа, — дьявольскими, с взрывающимися огненными интонациями Dies irae. Николай Луганский, исполнивший партию фортепиано, без проблем справляется с капризными виртуозными пассажами, артикулирует с аполлонической ясностью, фразирует с большим вкусом и следит за манерой исполнения, что особенно важно, когда речь идет о музыке Рахманинова, которого, кстати, он также исполнил и на бис.
Здесь, наконец, патриотический апофеоз грандиозной кантаты «Александр Невский» Прокофьева — хор Большого театра, бывший национальной гордостью России, снова возвращается к прежнему блеску, демонстрируя и мощь, и красоту звучания. Если и можно придраться к чему-либо по окончании такого значительного концерта, то только к этому явному стремлению показать, как на витрине, уровень театра. Демонстрация звука всегда полного и изобилующего прекрасными гармониями, без сомнения, очень эффектна, но здесь есть риск впасть в аффектацию, тяжеловесную и монотонную, особенно в отсутствии явного внутреннего напряжения (скрытого в музыке Чайковского и только временами проявляющегося в кантате Прокофьева), способного связать мелодические и ритмические трансформации в одну живую пульсирующую нить. В отсутствии этого напряжения звуковая насыщенность обретает экспрессию энцефалограммы.
Однако прекрасен эпизод похоронного пения, в котором темное и бархатистое звучание оркестра обнимает потрясающее меццо-сопрано Елены Манистиной. Прекрасен эпизод битвы между тевтонцами и русскими на замерзшем Чудском озере, который составляет сердце музыки Прокофьева, а также одноименного фильма Эйзенштейна, для которого она была написана и откуда потом была извлечена и переделана. Здесь стремление прославить не заслоняет оригинальность письма, еще и подчеркнутую исполнением: тремоло струнных кажется пронизанным ледяным туманом, тромбон придает теме тевтонцев из третьей части кантаты подходящее ей животное упорство, а хор рыцарей высвобождает мрачную и разрушительную стихию. В памяти воскресают образы чудовищных кентавров с головами без лиц, которые заменяет массивное железо, — незабываемые благодаря уникальному сочетанию музыки и изобразительного ряда, созданного Эйзенштейном и Прокофьевым.
Перевод Александры Мельниковой
Source.
Некоторое время назад находившийся на международной арене немного в тени, оркестр Большого театра начинает отвоевывать свое место под солнцем под руководством своего главного дирижера (с 2001 г.) Александра Ведерникова. Записи и гастроли демонстрируют, что оркестр вышел если не на уровень оркестра Санкт-Петербургской филармонии (сравнение с которым опасно для любого оркестра), то, во всяком случае, на очень высокий уровень.
Программа концертов в Ла Скала кажется специально подобранной для демонстрации уровня игры. Здесь и сложные ритмические «наслоения» «Франчески да Римини» Чайковского с вселяющими ужас пассажами выстроенного хаоса. Здесь и тонкое ироничное подражание классикам в «Вариациях на тему Паганини», характерное для американского периода творчества Рахманинова, сменяющееся фрагментами, напоминающими Листа, — дьявольскими, с взрывающимися огненными интонациями Dies irae. Николай Луганский, исполнивший партию фортепиано, без проблем справляется с капризными виртуозными пассажами, артикулирует с аполлонической ясностью, фразирует с большим вкусом и следит за манерой исполнения, что особенно важно, когда речь идет о музыке Рахманинова, которого, кстати, он также исполнил и на бис.
Здесь, наконец, патриотический апофеоз грандиозной кантаты «Александр Невский» Прокофьева — хор Большого театра, бывший национальной гордостью России, снова возвращается к прежнему блеску, демонстрируя и мощь, и красоту звучания. Если и можно придраться к чему-либо по окончании такого значительного концерта, то только к этому явному стремлению показать, как на витрине, уровень театра. Демонстрация звука всегда полного и изобилующего прекрасными гармониями, без сомнения, очень эффектна, но здесь есть риск впасть в аффектацию, тяжеловесную и монотонную, особенно в отсутствии явного внутреннего напряжения (скрытого в музыке Чайковского и только временами проявляющегося в кантате Прокофьева), способного связать мелодические и ритмические трансформации в одну живую пульсирующую нить. В отсутствии этого напряжения звуковая насыщенность обретает экспрессию энцефалограммы.
Однако прекрасен эпизод похоронного пения, в котором темное и бархатистое звучание оркестра обнимает потрясающее меццо-сопрано Елены Манистиной. Прекрасен эпизод битвы между тевтонцами и русскими на замерзшем Чудском озере, который составляет сердце музыки Прокофьева, а также одноименного фильма Эйзенштейна, для которого она была написана и откуда потом была извлечена и переделана. Здесь стремление прославить не заслоняет оригинальность письма, еще и подчеркнутую исполнением: тремоло струнных кажется пронизанным ледяным туманом, тромбон придает теме тевтонцев из третьей части кантаты подходящее ей животное упорство, а хор рыцарей высвобождает мрачную и разрушительную стихию. В памяти воскресают образы чудовищных кентавров с головами без лиц, которые заменяет массивное железо, — незабываемые благодаря уникальному сочетанию музыки и изобразительного ряда, созданного Эйзенштейном и Прокофьевым.
Перевод Александры Мельниковой
Source.
Эльвио ДЖУДИЧИ, «Иль Джорно», 9 января 2008 г.
Ведерников и возрождение Большого
