Московский Большой театр, который ранее был центральной вывеской русской культуры и главным экспортным продуктом, в последнее время ощущал серьезную конкуренцию из Санкт-Петербурга, особенно с тех пор, как Валерий Гергиев повысил статус Мариинского театра. Гергиев и его артисты сегодня на Западе невероятно любимы, и не только в Баден-Бадене. Тот, кто слышал выступление Гергиева с произведениями Чайковского в Alte Oper (наша газета писала об этом 20 января), запомнили свежесть и совершенство их игры, хотя гергиевские интерпретации не всегда выглядят гладко.
Совсем другое дело оркестр Большого театра, который под управлением своего главного дирижера Александра Ведерникова выступал в той же Alte Oper. Совершенство не является обязательным признаком этого оркестра, случаются и промахи. Но интерпретации Ведерникова — это рискованные приключения с острыми углами и новыми гранями, напряженностью и экстремальной интенсивностью звука, и, как в старом русском искусстве, полные пафоса и возвышенности.
Уже с начала концерта было задано его направление. Увертюру-фантазию «Ромео и Джульетта» Чайковского Ведерников разворачивал из имманентного напряжения контрастов к напряженной борьбе и страстному осмыслению. Музыкально выразительная, эффективная область напряжения привлекает дирижера и музыкантов как средство выявления границ их собственных возможностей. Редко можно услышать, чтобы ударные так оправданно зло щелкали, а мелодия так хватала за сердце. Ведерников — музыкант, который не торопится пробежать по партитуре, его любовь к деталям принимаешь с благодарностью. При такой тщательности разработки внутренней структуры слушать одни только струнные — уже огромное удовольствие.
Правда, иногда можно считать, что русские капитулируют перед высоко поставленными задачами. Большое соло тубы в сцене «Быдло» в оркестрованных Равелем «Картинках с выставки» Мусоргского, было недостаточным. Однако виноват ли тубист, который выжимал из своего инструмента максимум объемного и округлого звучания в том, что несколько звуков не захотели влезть в эти рамки? Какова свобода этого огромного оркестрового аппарата, когда его потенциал доведен до пределов возможного, конечно же показала финальная сцена «Богатырские ворота». Перед этим Ведерников взволновал своим прочтением гротесковой и зловещей картины «Избушка на курьих ножках» — сцену, значение которой нельзя преувеличить, а очень часто она проскакивает перед грандиозным финалом.
После всей суматохи основной программы был первый «бис» — нежное соло челесты в танце феи Драже из «Щелкунчика» Чайковского — настоящий оазис покоя, перед тем, как великая битва вновь началась в «Смерти Тебальда» из «Ромео и Джульетты» Прокофьева. Эта сцена заключала вечер не только тематически, но и превосходила его по звуковой максимальности и интенсивности.
Между этими мощными блоками исполнялся Первый фортепианный концерт Рахманинова с Герхардом Опицем. Произведение было исполнено в принятой переработанной версии 1917 года. Музыка Рахманинова была написана в оригинале в 1891 году и иногда заставляет вспомнить широкие пассажи произведений Брамса, хотя у молодого русского дирижера все было более виртуозно и эффектно. Большой знаток Брамса, Опиц не был этим смущен, избегал громких пассажей, находил тематические связи, которые тонко осознавал, что допускало и такой аккомпанемент. Аплодисменты были сердечными.
Source.